Если человек знает английский, он на все может посмотреть с нескольких точек зрения — считает правозащитница Алена Попова. Мы встретились с ней (конечно, онлайн) и обсудили, насколько сложно бороться за права женщин в России, как с этим обстоят дела во всем остальном мире и почему нам всем нужно ломать барьеры, чтобы заговорить.
О пути из журналиста в юристы
Не то чтобы я проснулась и решила, что все, с сегодняшнего дня занимаюсь домашним насилием. В 2014 году я даже не знала, что оно существует в таких масштабах. Но в том году мою беременную подругу избил отец ее будущего ребенка. Ребенка она потеряла. Позвонила мне и совершенно мертвым голосом сказала: «Ты должна приехать».
Помню свой ужас от того, как увидела ее, — я оцепенела, у меня побежали мурашки. «Хочешь, я сделаю так, что он сядет?» — спросила я. Она попросила его не трогать. Сказала, что сама виновата, то есть произнесла все те стигмы, которые мы сейчас обсуждаем.
Раньше я считала, что домашнее насилие происходит с какими-то маргинальными личностями. А оказалось, это может случиться с кем угодно. У каждого из моих знакомых нашлась история, которую они знали, или собственная история, которую они боялись рассказать, считая это стыдным.
Пять лет назад мы с адвокатом Мари Давтян участвовали в круглом столе, и наши оппоненты говорили: «А чего она не уходит? Чтобы потом через 20 лет вспомнить?». Но после того как в 2017-м государство декриминализировало домашнее насилие, мы стали замечать, что люди чувствуют себя неловко, выступая на стороне агрессора.
Люди стали понимать, что происходящее — не окей. Два года назад я выступала в театре Мейерхольда — спектакль «Хочу ребенка» ставила Саша Денисова. По сценарию в финале рассказывали о реальных случаях насилия. Я вышла, встала перед микрофоном и забыла все, что мы репетировали. Своими словами рассказала историю своей подруги и нескольких других жертв. За моей спиной их показывали на огромных экранах.
Помню, что в первом ряду сидела Наташа Туникова — девушка, которую муж пытался выбросить с балкона шестнадцатого этажа. Она оборонялась, поранила его кухонным ножом, он остался живым и здоровым, а Наташа провела несколько дней в камере, а потом еще несколько лет была под следствием. За то, что не дала себя убить. Я видела со сцены, что Наташа и другие женщины плачут. Как изменилось отношение к домашнему насилию? Вот так изменилось.
Пока я была журналисткой, я могла выступать только рупором информации — чтобы изменить законодательство, нужно было получить юридическое образование. Так из-за дела своей подруги я пошла в МГЮА, отучилась на специализации уголовное право. Все мои преподаватели знали, что я занимаюсь законом о домашнем насилии, отпускали стоять с пикетом у Государственной Думы даже в день экзамена, подписывали мои петиции. Через четыре года я выпустилась профильным юристом.
Об изучении английского
В Гарварде я дистанционно проходила курс Justice — теорию справедливости нам объяснял профессор Майкл Сэндел. У него такой подход: нельзя навязать человеку понятие справедливости, он сам должен ответить на вопросы. Справедливо ли отбирать деньги и распределять их между бедными в том случае, если богатые разбогатели потому, что много работали? Справедлива ли эвтаназия? Аборты?
Курс состоял из трех частей: теоретической, обсуждений в группах со студентами из разных стран и написания эссе, которые напрямую касаются твоей основной деятельности. Я пришла с уже устоявшейся точкой зрения и не изменила ее, но получила доказательную базу и аргументацию для своей позиции.
У меня в жизни просто не было момента, когда я вообще не учила язык. Сейчас я пишу диссертацию на английском, занимаюсь с преподавателем, готовлюсь к TOEFL. Прохожу курсы в зарубежных университетах — и выписываю незнакомые слова, чтобы потом проверить со словарем. А когда-то, в пятом классе, я перешла в специальную школу с углубленным изучением английского. И после первого же урока вернулась домой и сказала маме: «Я вообще не понимаю, что там происходит».
В предыдущей школе мне ставили пятерки по английскому за умение сосчитать до пяти и сказать My name is Alyona. А тут — люди пять лет говорят на английском! Я не понимала ни слова. Мама тогда открыла алфавит и попросила меня назвать буквы, а я не смогла! Тогда она предложила выбор: перейти в другой класс, где английского практически нет, или за пару месяцев до конца четверти дотянуть свой уровень до остальных ребят в классе.
Я выучила буквы, цифры, а потом стала учить язык по Киплингу. Мама купила мне «Книгу джунглей», я читала ее ежедневно, а она каждый вечер меня по ней гоняла — заставляла пересказывать наизусть по 10 страниц. К концу первой четверти я уже могла делать домашние задания, а к концу второй — заговорила. С тех пор учить английский я больше не прекращала.
У меня есть акцент, и никогда не было цели от него избавиться. Меня часто спрашивают: «А вы из Скандинавии? Нет? Тогда из Германии?». Школа дала мне очень хорошие знания, журфак МГУ добавил, по работе я часто общалась с иностранцами. Сейчас слушаю радио на английском, смотрю новости на BBC или CNN и фильмы.
У нас, выходцев из СССР, есть барьер в коммуникации — на международных конференциях это очень заметно. Русскоговорящие кучкуются только со своими. С психологической точки зрения это легко объяснить: когда человек чувствует, что не очень хорошо говорит на другом языке, он старается на нем вообще не говорить. Но эти барьеры нужно убирать — любым способом. Если вы смотрите фильмы и вам это помогает — смотрите фильмы. Если экстраверт и вам приятно общаться с другими людьми — надо общаться. Если аудиал — слушайте подкасты или радио.
О разнице миров
Англоязычный и русскоязычный мир — разные. Когда посадили Харви Вайнштейна, комментарии у них в соцсетях были однозначными: «Он получил по заслугам». Потому что там закон един для всех. И даже суперкрутой продюсер не может рассчитывать на то, что вот ты кого-то домогаешься — и тебе это сходит с рук только потому, что ты мужик в дорогом костюме. Там это так не работает.
В России же депутат после обвинений в домогательствах может оставаться депутатом. А вот если бы это был какой-нибудь Вася, к нему могли бы применить всю строгость закона. Именно поэтому начинать нужно с жуткого социального неравенства в нашей стране.
Достаточно вбить в Google «domestic violence» — и выпадают все ресурсы с отчетами и законодательными актами по домашнему насилию. Можно посмотреть ответы Всемирного банка, ООН, комитета CEDAW, который занимается ликвидацией всех форм неравенства в отношении женщин, послушать заседания и почитать отчеты, которые государства там размещают. Зайти на сайты разных общественных организаций, занимающихся защитой женщин, — и все увидеть самостоятельно.
Знание английского дает вам несколько точек зрения на одну и ту же ситуацию. Помните Билла Клинтона и Монику Левински? В США к ней было одно отношение, а в российском информационном поле Клинтону предлагали «приехать в Россию, ведь у нас много незамужних женщин».
В этом году из-за коронавируса ООН рекомендовала официальным делегациям воздержаться от посещения Нью-Йорка. В итоге так вышло, что те делегации, кто прибыл, были представлены мужчинами. И только две — женщинами. Включая Аргентину, откуда как раз на тот момент вернулась я. Замечания у Аргентины были очень дельные. Логически нельзя обсуждать права женщин без самих женщин.
Иначе декларация выходит такой, каким положение женщин в обществе видят мужчины. Это странно. Поэтому в нашем проекте She’s got the power мы в том числе создали и лоббируем политические декларации по равноправию и реальному положению дел. Мы называем это прогрессивной повесткой женских организаций по всему миру и намерены бороться именно за включение правильных формулировок, а не обтекаемых, пустых слов.
She’s got the power — проект экономической солидарности женщин. Мы создали его в начале марта в Нью-Йорке. Его задача — рассказывать о случаях, когда женщине удалось найти свою нишу в бизнесе, создать сеть взаимопомощи, чтобы женщины из разных стран могли объединяться и делать что-то вместе или вкладываться в товары и услуги друг друга.
В кризис люди испытывают большой стресс, поэтому мы не говорим: эгегей, садись на коня, доставай шашку, ты всех победишь! Но рассказываем: вот есть, например, Анжела, которая живет в Мексике, работала в международном туризме. Сейчас границы закрылись, турпотока нет, но есть четверо детей и ипотека, и вот что придумала Анжела. Это опыт живого человека, на который можно ориентироваться. Кроме того, обязательно будем публиковать психологические лайфхаки, которые помогут эмоционально удержаться на плаву.
В рамках проекта Women Secure мы запустили телеграм-бот, марафон «План Б» — обучение и переобучение во время кризиса. Все для того, чтобы женщины-сотрудницы или женщины-самозанятые и предпринимательницы остались на плаву, создали себе стратегию выхода из кризиса и знали, что есть поддержка.
Женская экономика — вименомика — это реальная сила. Женщины — основные владелицы малого бизнеса, по которому сейчас нанесен главный кризисный удар. Самозанятые исправно платили налоги, но государство оставляет их без поддержки. При этом женщины — основные потребительницы товаров и услуг локальной экономики. Если соединить все это вместе, выйдет, что если мы будем сейчас помогать друг другу — переобучаться, покупать товары и услуги, то мы устоим с большей вероятностью.
«Вы же знаете, что семьи ругаются» — говорят мне в полиции некоторых городов, куда я звоню по обращениям женщин в проект «Ты не одна». С момента введения режима самоизоляции обращений стало больше в разы. За день доходит до сотни! Насильник в этих условиях понимает, что жертве не поможет никто. И начинается усугубление самих форм насилия: раньше унижал, а сейчас бьет. Женщины пишут: «Единственный человек, к которому можно уйти, — моя престарелая мама. Как я пойду — вдруг у меня вирус?».
Уровень домашнего насилия во время изоляции вырос в большинстве стран мира — во Франции, например, на треть. Западные правительства уже начали принимать меры, которые и в России очень нужны. Но пока есть только мы сами, и важно не бояться, не молчать. Писать нам, даже кодовыми словами, если агрессор стоит рядом. Мы расшифруем и поможем, потому что у того, что у нас называют «семьи ругаются», во всем мире есть другое название: domestic violence. Это насилие, и с ним нужно бороться.
Деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена в России как экстремистская.
